neteshin@yahoo.com

назад

С высокой кручи открывалась просторная пойма Унжи - заливные луга, на которых живописно встали скругленные конусы стогов, извилистая Долгая старица, окаймленная ивняком и приземистыми деревцами ольхи, небольшие озерки, оставшиеся от половодья, наконец, сама река, потерявшаяся в необъятной дали и лишь местами открывавшаяся глазам блестевшими под осенним солнцем зеркалами плесов. За рекой тянулись леса.
По рассказам местных рыболовов, в заболоченной низине лежала еще одна старица - Щучье озеро. Говорили, что в эту пору жерлицами, наживленными мелкими карасиками, щук там ловили не по одному десятку. Правда, а основном некрупных - до полукилограмма.
Такая рыбалка - пассивная и "слепая", без трепетного слежения за поплавком - меня не привлекала.
Выбор между рекой с ее быстрым течением, изобилием затонувших при сплаве бревен на дне, с моторками, которые поднимают волну чаще всего именно в момент осторожной поклевки крупной рыбы, и тихой, таинственной Долгой старицей я сделал в пользу последней.
По мнению знатоков, выбор этот был неудачным.
- Надо на Унжу идти, там клев лучше! - посоветовал, увидев меня с удочками, деревенский пастух.- А в старице рыба сытая - здесь вон какие заросли, и корма в них полно...
В самом деле, сколько ни ходил я вдоль Долгой старицы, не видел ни отмели, ни клочка прибрежной полосы, не заросших стрелолистом, не закрытых круглыми листьями кувшинок. Травы эти вцепились в крутой подводный откос и тянулись вдоль берегов сплошной полосой в полтора-два метра шириной. Сразу за этой зеленой оторочкой начинались двухметровые глубины.
Первый день вполне подтвердил неблагоприятные прогнозы местных рыболовов. Я ежечасно менял места, потому что либо на червя набрасывались мелкие окунишки, таскать которых одного за другим было совершенно неинтересно, либо он подолгу оставался "невостребованным", и поплавок сиротливо и неприкаянно покачивался на мелкой ряби. Но были и радости: во-первых, двухсотграммовый окунь, почти на лету - я только забросил наживку, и она не успела еще опуститься и на метр - схвативший жирного червяка, а во-вторых, чуть не вдвое больший по весу подлещик, который тоже клюнул очень скоро после заброса и "неклассически", по-окуневому, сразу утопил поплавок, вместо того чтобы по-лещовому сначала положить его плашмя.
Вместе с окуневой мелочью и несколькими небольшими плотвичками улова хватило на приличную уху, которой вечером я угощал своих знакомых - биологов с расположившейся в этих костромских краях научно-опытной станции.
Ушел я со старицы задолго до темноты - часов в шесть вечера. И за ухой посетовал, что не дождался вечерней зорьки, возможных хороших поклевок в тихий предзакатный час. В ответ на это Максим, студент-дипломник Московского университета, стал уверять, что на Долгой старице в вечернюю пору делать вообще нечего.
- После семи вечера не то что хорошей рыбы не поймаешь, но и поклевки не увидишь,- говорил он.- Я и места менял, и пробовал ловить со всех глубин, но безрезультатно.
Максим собирался выбраться на рыбалку вместе со мной, но сейчас у него была горячая пора. Он приехал изучать поведение медведей и возможный ущерб, который они наносят урожаю. В осеннюю пору звери выходят кормиться на колхозные поля. Местные хлеборобы жаловались на большие потравы, но Максим - он ежевечерне дежурил в засадах, устроенных на деревьях у края овсяного поля, и наблюдал кормежку косолапых - убедительно доказывал, что ущерб урожаю от медведей ничтожен. Чаще всего они "пасутся" по самому краю поля, там, где комбайн все равно оставит несжатую полоску. А большие участки потравы посреди поля - это работа кабанов...
Ночью прошел обильный и теплый дождик, и, по моим приметам, вдоль лесных опушек должны были выскочить молодые красноголовые подосиновики. Поэтому на следующее утро я отправился не на старицу, а по грибы. Однако же их было мало. Не желая возвращаться домой с полупустой корзиной, я пробегал по дальним лесам до трех часов дня. После обеда и отдыха на рыбалку оставались лишь короткие предвечерние часы. Отказать себе в удовольствии посидеть с удочкой я не мог. Но на Унжу было далеко, и я снова пошел на Долгую старицу,
Еще вчера я приглядел место близ резкого ее изгиба - под кустистой ольхой, вцепившейся в крутой берег. Здесь почти из-под листьев кувшинки, зеленым архипелагом протянувшихся вдоль материка сплошных зарослей, я и вытащил давешнего подлещика, а на дальнем забросе за зеленые эти острова - трех плотвичек. Может быть, повезет здесь и сегодня?
Сначала брали мелкие окунишки - это было еще до предсказанного Максимом " "рокового" семичасового рубежа. Потом клев их кончился. Перестал дуть ветер, вода стала зеркально-гладкой, и в ней отражалась бледная синева предвечернего неба. Поплавок застыл на ней неподвижно. Застыл надолго. А вдали от меня - то посредине озера, то у зарослей вдоль противоположного берега - раздавались всплески крупной рыбы. Это голавль охотился за уклейкой и мелкой плотвой. Я поглядел на часы - было ровно семь.
Всплески раззадоривали. Но голавль был недоступен для меня: на удочке не было проводочиой катушки, чтобы забросить насадку в "голавлиную" даль, да не было и подобающей насадки - кузнечика или стрекозы. Большие, жирные земляные черви годились лишь на окуня и леща. Мне оставалось ждать "свою" рыбу...
Поплавок вдруг чуть качнулся, потом лег плашмя. Рыба повела не вглубь, а по поверхности, к зарослям. Я подсек и вытащил подлещика, который был даже покрупнее вчерашнего. Чуть позже, одна за другой, попались мне четыре приличные, граммов по полтораста, плотвички. Часы показывали начало девятого.
Потом снова надолго неподвижно застыл на воде поплавок. Я заставил себя терпеливо ждать, не проверять, цел ли червяк на крючке. Небо из бледно-синего становилось белесым, листья и ветки ивового куста на дальнем берегу теряли зеленый цвет, а потом и очертания. Из объемного куст превратился в черный силуэт с расплывающимися контурами, Солнце скрылось за наползавшей из-за горизонта тучей, потянул ветерок и взмор-щил воду. Теперь и поплавок трудно было различить на саинцово-темной воде.
Я готов был закончить рыбалку, но вдруг поплавок - нет, это не померещилось, это в самом деле) - ложится плашмя на воду. Затем опять встает торчком и плавно уходит под воду. Все это я вижу в густых уже сумерках, предельно напрягая глаза. И - подсекаю. Под тяжестью рыбы сгибается удилище, я молю всех богов, чтобы не порвалась леска и не разогнулся крючок,- мне ведь еще надо перетащить рыбу почти по воздуху через полутораметровую преграду из травяных зарослей у берега. Удалось и это. Плотва - кажется, в ней около килограмма - в моих руках. Я смотрю на небо - там уже загорается первая звезда. Плотва звездного часа!
Легенда Максима о вечернем бесклевье на Долгой старице была опровергнута. И назавтра, и еще четыре дня короткой отпускной недели, проведенной мной в этих краях, я по утрам бегал в лес по гри.бы, а на вечернюю зорьку приходил с удочкой на заветное место под серой ольхой. Клев был. И всякий раз на зыбкой границе дня и ночи, в миг, когда в густеющих сумерках поплавок становился невидимым, на крючок: садилась самая крупная рыба. Четырежды это была плотва, однажды - полуторакилограммовый лещ.
В последний мой день на вечернюю рыбалку выбрался вместе со мной и Максим. Убрали с поля овес, и его медведи, по-видимому, ушли на бруснику и клюкву. И Максима Долгая старица одарила огромным лещом. Я уже смотал удочку, но он, в азарте и в надежде компенсировать пропущенные вечера, еще пытался ловить в темноте: поплавок он подсве-o чивал прихваченным для этого карманным фонариком. Поклевки были. И даже частые. Но не было желанной добычи: а темноте на крючок садились ерши, к счастью, никогда не попадавшиеся мне засветло.

назад